| |
НИЧЕГО НЕТ И НЕ БУДЕТЕе так и звали, Наталья Николаевна Гончарова. Впрочем, лет 20 назад. Теперь она, наверное, носит фамилию второго мужа. Тогда же, студенткой третьего курса, она очень любила представляться: Гончарова Наталья Николаевна, и смотреть на реакцию.
Что же в ней, тоненькой, невысокого роста, черноволосой девушке было по-настоящему замечательного? Пожалуй, серо-голубые лучистые глаза. Никогда после не видела таких глаз. Впрочем, некоторые однокурсницы говорили друг дружке, что им не по себе от Наташиного лучистого взгляда, наверное, завидовали.
Наташа всегда улыбалась. Никто никогда не видел ее в плохом настроении, и только одна самая близкая подруга знала, что живет она тяжело. Дома кроме нее у родителей был еще младший брат, и мать Натальи почти не скрывала, что ждет, когда дочка выйдет замуж и освободит “помещение”. В неуютном маленьком домике с “удобствами” во дворе Наташе было вдвойне неуютно. Чтобы закончить учебу, а может, и чтобы не идти домой, она подрабатывала по вечерам в местном театре гардеробщицей. Но с Андреем она познакомилась не там.…
Подруга не понимала, что может связывать Наташу с пареньком “с заводской окраины”? Внимательный, заботливый, но… ведь слесарь, простой слесарь! А Наталье было как будто все равно. Теперь она могла вообще не приходить домой. Мама “простого слесаря” принимала ее как родную дочь в старенькой двухкомнатной “распашонке”.
“Как быстро проходит ночь!” - улыбалась Наташа на лекциях подруге, однако принимать предложение мамы “простого слесаря” - переехать с вещами навсегда - не торопилась.
…В тот вечер они засиделись в библиотеке до закрытия, а когда сдавали книги, увидели, что кроме них у стойки с сердитой библиотекаршей стоит только один невысокий черноглазый паренек - сын профессора N, которому подруги весь вечер готовились сдавать зачет. Наталья лучисто улыбнулась. “Гончарова? Наталья Николаевна? Давайте ваши книги!” - не очень любезно сказала сердитая библиотекарша. Парень, не отрываясь, глядел в Наташины лучистые глаза.
В тот вечер она не приехала домой к Андрею. Борис проводил ее до калитки родного неуютного домика. А утром… Наташа была очень удивлена: там же ее и встретил! “Где ты ночевал?!” - “А, здесь недалеко,… в автопарке”. -
“И тебе позволили?” - “Ага!
Я сказал сторожу, что жду девушку. Гончарову Наталью Николаевну.… Пойдем! Я обещал утром тебя ему показать!”
Их закружило. Начиналась весна и проч. Кстати, зачет из всей группы только они обе и не сдали. Профессор срочно улетал в Москву и позволил подружкам, чтобы не вылетели с курса, прийти в воскресенье вечером к нему домой.
- Гончарова?
- Наталья Николаевна!
В открытой двери стоял Борис.
Помните фильм “Москва слезам не верит”? Нет, квартира папаши Бориса была вовсе не такая профессорская квартира, как в кино. Хотя и старая мебель там была, и высокие потолки, и люстры из хрусталя, и море книг, и просторная кухня, и три отдельные комнаты. Для подружек, оробевших на скрипящем паркете прихожей, в которой можно было играть в футбол, квартира Бориса показалась ух ты, какой...…
Переехать в профессорскую квартиру, как к Андрею, так сразу, было, конечно, нельзя. Да и мама Бориса была совсем не мама Андрея. Да и Наташа разрывалась. С одной стороны,… Андрей ничего плохого ей не сделал, с другой...…
Прошла весна. Профессор с супругой уехали на дачу на побережье. Профессорша очень хмурила брови, когда Борис сказал, что приедет попозже. Профессор только смеялся: Борис - не кисейная барышня! У него могут быть свои дела в городе. В его возрасте у парня должны быть друзья, подруги.…
Подруги сидели в кафе. Наташа лучисто улыбалась, когда им принесли апельсиновый сок, и вдруг ее затошнило. Подруга нахмурилась: “Борис?” - “Что ты! У нас ничего не было!” - “Значит, Андрей. Что же ты ему скажешь?” - “А ничего!” - “Как ничего?” - “Ничего, потому что ничего не будет!” - “Ты хотела сказать… - никого?”
Верная подруга, надув губы, не смотря на Наташу, тем не менее пошла вместе с ней в консультацию. В узком темном коридоре прием шел очень медленно, было много беременных женщин с большими животами, все сидели в очереди у одного кабинета, потому что другие врачи ушли в отпуска. Подруги сидели не разговаривая. Женщины, ожидавшие очереди, беседовали вполголоса. Прислушавшись, Наташа поняла, что женщины обсуждают какую-то газетную статью.
“Представляете, какая история! Она - соплячка, лет двадцати, и он такой же сопляк. Курсант авиационного института. Где познакомились, я уже не помню…, в общем, случилось у них. Обещал, как водится, жениться, но закончил учебу и - только его и видели! А она уже на сносях. Без родных. В чужом городе. Ну, родила. Лежит в роддоме ночью, лицом к стенке, плачет. А рядом с ней - пожилая дама, тоже роженица. Очень довольная. Родила мальчика, муж у нее майор, рады-радехоньки, ждет не дождется утра, когда муж приедет смотреть сына. Всю жизнь-то по гарнизонам, не до детишек было, ну и делала аборты, чтоб мужу, значит, карьеру не обременять... А тут, на старости лет, устроились, получили квартиру большую, долго лечилась - не могла забеременеть, на сохранении лежала, врачи говорили, если не сохранишь, детей больше не будет, и вот такая радость…”.
- Гончарова!
Наташа встала и шагнула в дверь, которую открыла медсестра.
- Не помнишь, - спросила она три дня спустя подругу, когда они снова сидели в кафе, - чем та история закончилась, что тетки друг другу рассказывали в коридоре, когда меня вызвали?
- Почему не помню? Задушила “соплячка” мальчика, когда пожилая со своими рассказами уснула.
- Как!
- А так. Ту - майор встречает, а ее - никто. Плакала-плакала, встала ночью, пошла в детскую палату, мимо храпящей сестры, нашла младенца со своей фамилией, положила ему подушку на лицо, плотно прижала и держала, пока не перестал дергаться... А утром в палату пришел врач и сказал пожилой, той, что с майором, что их сын ночью умер. “Соплячка” в темноте детей перепутала, у них с майоршей фамилии похожие оказались.
- А майорша?
- А ее разрыв сердца хватил, как услышала. А “соплячке” принесли кормить ее ребеночка.…
- Чего только не напишут!
- А я думаю, в жизни не то еще бывает.
Все лето подруги не виделись. Подруга Наташи, жившая в одном микрорайоне с Андреем, несколько раз видела его на трамвайной остановке, одного. Иначе и быть не могло. Наташе сделал предложение Борис. В тот самый первый вечер, когда они, наконец, остались в профессорской квартире вдвоем.
Осенью Наташа пригласила подругу на свадьбу. Но подруге показалось, что свадьба выходит как будто нерадостная.
В загс и к Вечному огню поехали без родителей Бориса. Гостей было очень мало, родителей Наташи вообще не было, с “ее стороны” только одна подруга и была. А у профессора с профессоршей, когда вернулись “на торжественный обед”, лица были такие, как будто их квартиру ограбили, пока они были летом на даче. Но Наташа - странно! - ничего не замечала. Она лучисто улыбалась свекрови и свекру, своему юному, года на два младше ее, супругу, столовому серебру, люстрам и профессорскому коту. Подруга подивилась Наташиной выдержке. Профессор с профессоршей только что не рычали на нее, друзья Бориса хмурились. Наташа вела себя так, словно здесь все дышало ею одной. Борис почему-то тоже выглядел невесело.
И “Горько!” за столом никто ни разу не крикнул.
- Негончарова Наталья Николаевна, до свиданья, - грустно пошутила подруга, уходя в 16.00 с закончившегося свадебного обеда. Сияя глазами, Наташа поцеловала подругу и захлопнула резную профессорскую дверь.
Совсем скоро Наташа опять почувствовала, что ее тошнит. Они шли с подругой вдвоем мимо заборов старых домов (Наташа заходила к матери), когда Наташа, не изменяя лучистой улыбке, говорила по-друге:
- Нет! Конечно, я его не оставлю.… Учеба, мы только поженились.… И у меня такой сильный токсикоз…. Но, знаешь, что странно? Он как будто все слышит! Когда я думаю об аборте, он как будто замирает, словно старается мне помочь, и токсикоз у меня проходит, и чувствую себя хорошо! Как будто просится, чтобы я его оставила… жить. Нет, это невозможно!
После они год не виделись. Подруга перевелась на заочное отделение. Наташу она увидела случайно в городе в стареньком пальто, в каком ходила у мамы, но все с той же неизменной улыбкой. И непонятно было, улыбается она только глазами или, как все люди, уголками рта? Она развелась с Борисом ровно через год после свадьбы. Бывшая подруга не стала выяснять, почему. Наташа опять подрабатывала в театре, разносила билеты по большим организациям. Теперь она как раз шла в авиационное училище:
- А я теперь опять - Гончарова! Наталья Николаевна!
Через полгода подруга услышала от бывших однокурсниц, что Наташа оставила учебу, взяла академический отпуск, ждет ребенка. С мужем они безумно счастливы. Да и то сказать - муж! Военный, летчик! Какая Наташка везучка! И никаких гарнизонов, и квартиру дали в городе, чуть не трехкомнатную. Говорили, он дежурил на КПП, когда Наташа пришла в часть: друг просил подменить. И как услышал, о ком его просили доложить, так сразу, по-военному, решил: “Женюсь!” Он увидел только хрупкие плечи под стареньким пальто и лучистые, удивительно сияющие глаза. “Я теперь тебе по гроб обязан!” - говорил счастливый летчик другу.
Наташа родила мальчика. Муж нес ее из роддома на руках вместе с сыном, а друзья ехали на машине следом, уговаривали: “Садись! Уронишь!” Весь роддом высунулся в окна и вышел на крыльцо: “Из загса так не несут!” - качали головами сестры. За углом он бережно посадил Наташу с ребенком на руках на переднее сиденье, рядом с собой, так не хотелось ему с ними теперь расставаться, а сам сел за руль.
Друзья вышли из машины: все ж таки обмыть надо - такое дело! Они вошли в магазин, как им показалось, минут на пять, не больше.
Когда они выбежали с тортами и шампанским на страшный шум тормозов и хлопок, под звон разбитого стекла, они не сразу поняли, что произошло. На месте, где только что стояла машина друга, боком на асфальт влез огромный груженный арматурой грузовик. В странной тишине друзья медленно обошли грузовик. Между ним и стеной родильного дома, под арматурой, в обломках телефонной будки можно было угадать то, что осталось от машины.
…Когда Наташа открыла глаза, она почувствовала чей-то чужой спокойный взгляд и, поворачиваясь туда, где расплывался белый колпак, постаралась внятно сложить губы:
- Мой сын жив?
И вдруг понимая, какой будет сейчас ответ, она закричала, чтобы перекричать охватывающий ужас:
- И муж!
- Везучка! - сказали врачи, когда она уснула после истерики и укола. - Остаться живой в машине всмятку и практически целой, ни одного перелома. Просто невероятно. Ирина СТАНИСЛАВОВА.
|
|
